Ворон. Тень Заратустры - Страница 35

Скавронский не заметил, как, поглощенный служебными заботами, стал забывать о соседях. Несколько раз, заполночь возвращаясь с работы, он сбавлял шаг и смотрел на темные окна Шпомеров. Тогда в нем поднималось бессвязное беспокойство, и он уверял себя, что на следующий день непременно заглянет к Женьке.

В конце декабря выпал первый снег. Деревья стояли нежно припущенные, сказочные. Под влажной тяжестью трескались ветки. В поселке полетела линия электропередач. У Антона выдался выходной.

В своем палисаднике хлопотала Грета с домочадцами, налаживая тандыр. Из окна Антон заметил фигуру Женьки, и показалась она ему унылой, утратившей привычную задиристость. Антон накинул телогрейку и вышел.

– Бог в помощь, соседи!

Женька шмыгнул в дом, словно прятался от постороннего взгляда.

– Опять избитый пришел… – покачала головой Грета. – И в милицию не обратишься.

– Почему? – спросил Антон и тут же осекся. Чего-то он недопонимает. – Можно мне к нему?

Грета разулыбалась:

– Конечно, походите.

На пороге Антон поймал брошенный на него затравленный взгляд старшего Освальда. «Если мужик не может справиться с ситуацией, значит, что-то здесь не так. А может, просто чувствует себя бесправным?»

Такое чувство Антону было знакомо, и Освальда, не имеющего возможности переть на рожон, он хорошо понимал. В нем поднялась волна злобы, тугой как струна, готовой лопнуть в любую минуту. Антон окликнул Женьку.

– Чего прячешься?

– Прятался бы, по-другому вышло… – Глаз затек живописным бланшем.

– Хорош как пьяная курва. Нечего сказать.

– Тогда и не говори, – разозлился паренек.

– Говорить ничего и не буду. Спрошу только: собаку все еще прячешь?

Женька поднял на него глаза, но промолчал.

– От кого?

Мальчишка криво усмехнулся.

– Где живет Рахим?

Ухмылка сползла с Женькиного лица. Оно вдруг сделалось скорбным. У Антона сжалось сердце.

– Я его все равно найду. Говори.

В маленькой уютной чайхане за достарханом гоняли в карты. Увидев чужака, прикрыли краем скатерти кон и, попивая чай из пиал, словно затем сюда и пришли, глядели на Антона, как ни в чем не бывало. Скавронский заметил сапожника дядю Мишу и подсел рядом, поприветствовал всех, прижимая руку к груди.

– Разыгрываем вару, Рахим. – Тем самым Миша-ака успокоил игроков и дал знак продолжать игру.

Антон наблюдал.

– Синтик – на кону, – пояснил ему сапожник.

Но Антона, в первую очередь, интересовало тот ли это Рахим, кто проиграл даже собаку младшего брата? Чутье подсказывало, что это именно тот.

Как только завелись условия новой партии, он запустил руку в нагрудный карман, показал присутствующим уголок червонца. Он знал, что выиграет, хотя не брал в руки карты с той памятной игры в лагере для малолеток. Однако важнее было дать продуться Рахиму. Впрочем, это оказалось несложным. Еще не закончилась партия, а Рахим уже лез в заем. К концу игры Антон раздел его как липку, повесив на него долг до восхода.

– Денег нет, послушай, я тебе бараном отдам.

– Да на кой мне твой баран?

– Дорогой баран. Курдюк вот такой. – Рахим развел руки, щелкая пальцами, что, наверное, должно было означать ценность замены.

– А где барана возьмешь? – недоверчиво спросил Антон.

– Найду. У деда – отара.

– Так то у деда. Нет. Ты уж деньгами давай.

В разговор встрял дядя Миша:

– Дай ему срок, Антон. Он барана продаст, деньги, считай, в воскресенье выручит.

Антон помолчал, будто обдумывал предложение, и задумчиво произнес:

– Собака мне нужна. Может, аксайской овчаркой отдашь? Я слышал про Иргиза. Порченый он, конечно, но мне на станцию сгодится. Ну, что?

Рахим как обмяк:

– Не могу. Иргиза не могу.

– Иргиз – не порченый. Он – волк. Порвал не ту собаку, – с грустью сказал Миша-ака. – Хозяин из Микоянабада приезжал сюда на базар. Поставил кобеля на схватку. Все хвалился, что нет ему равных. А Иргиз кобеля этого взял и свалил. После этого хозяин стал приезжать каждый базарный день. Дождался, что Рахим проиграется, и вдул ему долг: дедова отара или Иргиз. А Иргиз ему нужен, как пятая нога. Хочет на нем личную обиду выместить. Дурак и сволочь. Он еще тогда говорил: порежу как барана. У вcеx на глазах. А не Иргиза, так всю дедову отару, говорю же: дурак и сволочь…

* * *

Пока Антон соображал, что делать дальше, время шло, а у детей его не было, потому и возник у них свой план.

В Курган-тюбе жила дальняя родственница Шпомеров. Женщина была сердобольной, работала на ферме. Своих детей у нее не было, не раз она уговаривала Грету отправить к ней Женьку. В связи с последними событиями Грета уже и сама хотела отвезти туда Женьку, только разве взрослые и дети делятся своими намерениями?

Сговорившись с другом Рашидом, Женька сидел на насыпи, выжидая очередной товарняк. В тот момент на сортировочной Антон командовал разгрузкой яванских удобрений. Расформированный состав раскатился по тупикам, освободив линию.

Антон шел к станции. Не дойдя метров сто, он почувствовал неладное. Густое марево нахлынуло на него, перед глазами пополз туман. Он остановился, прислушиваясь к себе. Вдохнул побольше воздуха – в глазах все еще рябило. Скавронский обошел стрелку, спустился с насыпи. Будто издалека, из другой реальности слышал Антон, как гудят рельсы. Еще не видный, тяжело замедляя движение, шел состав на Курган-тюбе. Поезд, подергиваясь, остановился, а Антон бессмысленно считал вагоны. Вдруг на одной из площадок он заметил детскую фигурку. Антон вскочил. Не помня себя, он прошмыгнул под вагоном на другую сторону и увидел, как Рашид вталкивает собаку на площадку, где, скорячившись, тянет Иргиза на себя Женька Шпомер. В одну секунду у Антона пронеслось в голове, что за минутную остановку дети не успеют. Пес упирался, крутил головой, огрызался. Состав дернулся. Как в замедленной съемке, Антон видел, что Рашид, цепляясь одной рукой за поручень, протолкнул собаку вперед на площадку, а его рука скользнула вниз и под тяжестью собственного тела мальчонку повело под днище вагона.