Ворон. Тень Заратустры - Страница 61

– Каждому – по силам, а сила – по вере. – Анна Давыдовна вскинула голову. Кивнула, словно сама с собой соглашалась. Мягко, с затаенной нежностью оглядела Надюху, а голос остался ворчливым: – Ну, беги, егоза. Поди, заждались тебя.

Наигранной интонацией Надюху было не обмануть. Она обняла сухонькие плечи Давыдовны.

– Ты расскажешь о себе? – С обезоруживающей прямотой заглянула в пронзительные глаза.

– Тому – свой час…

Дома было непривычно тихо. В первый момент могло показаться, что никого нет. Развязывая кроссовки, Надя заметила, что на прежних местах стоит обувка Шпомеров. Дверь на кухню была плотно прикрыта. Голоса звучали тихо, приглушенно.

– Ну тише ты, не реви… – услышала Надя мягкий баритон отца.

Она встрепенулась. «Что такое? С кем это он? » – вытянулась наизготовку, словно собака, в полной готовности бежать на помощь, довольно любого сигнала – щелчка, свиста, – дай только знать.

На кухне – всхлип и следом вырвавшийся стон:

– Да как же, Антон! – Надя различила искаженный тембр Лизы. – Там не ревела… – Крестную как прорвало, хотя она и старалась говорить потише: – Внутри все горит, а не ревела. Права не имею. Там нельзя.

«Это она о своем госпитале», – догадалась Надежда и, прикрыв рот рукой, напряженно ловила каждое ее слово. Лиза повысила голос:

– Лежит такой обрубок. Кусок мяса. Живой, понимаешь. Ни рук, ни ног, ничего… Языка нет, чтобы сказать, мол, оставьте, такая жизнь мне ни к чему. В глазах не прочитаешь – хочет ли? Нет! Выколоты… Как наглухо зашторенные дыры… Ямы, с проваленными веками. – Она заголосила, как плакальщица: – За что тако-о-о-е?..

Но, видно, облегчение к ней не пришло. Слова как ссохлись, прилипли к гортани. Лиза утробно охнула.

– Ну, поплачь, девочка, поплачь, – пыталась утешить Наталья Даниловна.

Надя осела. Тупо уставилась в пол.

Что она знала о работе реанимационной сестры Лизы и связиста Женьки Шпомера там, по ту сторону Пянджа? Тема эта поднималась редко и в самом узком кругу, как сегодня на кухне. Взрослые говорили так, будто опасались кого-то, кто может подслушать и донести. Даже больше не говорили, а молчали, но такое молчание часто звучало выразительнее, чем любые слова.

– Что с ним делать? – непонятно кого спросила Лиза. – Два месяца ждали, когда хоть кто-то из родни объявится. В Черниговский полк он срочником пришел прямо из детского дома. Вот я потом и отключила питание. Может, кто из наших догадался, только никто ни словом не обмолвился. Наверное, все об этом же думали, да решиться не смели. Как думаешь, Антон?

– Наверное, так. Мучает, что неправильно поступила?

– Умела бы я читать мысли… Эх, если бы при жизни он мог мне сказать. Так теперь ко мне во сне каждую ночь приходит. Благодарит вроде. А не знаю – верить ли, так ли…

Неслышно вошла Надя, встала за спиной своей крестной мамы:

– Помолись за него, Лиза. Свечу за упокой поставь. – Она мысленно представила старухину каморку и блики по стенам от поминальной свечи. – Или мессу в костеле закажи. Имя-то помнишь?

Взрослые с недоумением смотрели на Надю. Она же видела перед собой только лицо Анны Давыдовны, ее шепчущие в молитве губы. «Боль его держит», – Надежда словно услышала старуху и повторила следом:

– Твоя боль его здесь держит. Устал он, Лиза, пойми, – тихим требовательным голосом убеждала она крестную.

– Конечно. Давно бы надо, – вскинулся Женька, как спасительную соломинку узрел. – Могли же в Ташкенте в церковь зайти. – С досадой признался: – Чего-то я заменжевался! Вдруг на службе узнают – неприятностей не оберешься… Чушь все это! – Мозолистые костяшки пальцев тяжело брякнули по столу. – Правильно Надежда говорит. В храм надо! Завтра с утреца и иди.

– Так точно, герр командир!

На скуластой мордашке заиграла улыбка. Лиза свернула кружевной платочек и сунула в карман мужниного пиджака.

– Ну вот еще там мне сопли разводить! – Женька самодовольно похлопал по карману. Неожиданно ухватил Надюху за косу: – Ты как?

– Женька! – накинулась на мужа Лиза, пытаясь разжать его твердую руку. – Прости нас, маленький.

– Ага! – Женька не сдавался. – Крохотная валькирия.

Завязалась потасовка. Надя, присев, скользнула под Женькин локоть, дотянулась до его лица и надавила двумя пальцами под самым его ухом. Женька сжался, скривился от внезапной боли, пальцы разжал.

– Молодец! – охая, выдавил он. – Победила. Моя школа.

Антон беззвучно рассмеялся.

Уже прощаясь, Лиза смущенно извинилась перед девочкой за свои слезы:

– Не обессудь, кроха. Нельзя в день рождения беды поминать. Нехорошо получилось… Тебе-то это зачем?

– А тебе? Видать, и вправду каждому – по силе, а сила – по вере. Ты только верь.

Шпомеры ушли. Надежда заперлась в ванной, пустила воду, устремив задумчивый взгляд в струи воды. Они стекали по протянутой руке, сбегали по линиям ладони… Надя открыла мокрыми руками коробочку с серьгой. Готика букв на полумесяце была точно такой же, как и на перстне. «Всему свое время» – гласило французское изречение. Надя давно уже перевела его, пытаясь вникнуть в смысл. Внезапно она ощутила всем нутром его суть и вдруг осознала до самых корней, что пора настала. Для чего – было совершенно неясно. Но уверенность нарастала, твердела, становясь знанием.

– Пора… – сказала она, вставая с краешка ванной своему отражению в зеркале.

Потерла мочку уха. Нащупала точку, где не отзывалась чувствительность. Медленно, но твердо воткнула специально приготовленную иголку. Палец окрасила капля крови. Надя слизнула ее. Брызнула отцовским «Амбрэ». Чуть защипало. «Разве это боль?» – Она вернулась мыслями к отчаянью Лизы, закрыла глаза и представила себе «обрубок» ее печали. Как воочию увидела изувеченное тело. «Тело» булькнуло горлом, и Надя услышала в этом бульканье надорванный крик. Тупая боль сдавила низ живота.